М. ПЕШКОВА: Художнику Сергею Чепику, знакомому читателям по иллюстрациям к булгаковской « Белой гвардии», исполнилось бы 60 лет в конце 2011 года. К огорчению, его не стало. С его вдовой, Марией Од Альберт-Чепик, профессором Сорбонны, известным во Франции славистом, специалистом по М. Волошину познакомилась на Парижском книжном салоне. Это еще один листок моего блокнота. Конечно, мы говорили о Сергее Михайловиче. В частности, о его полотне « Петрушка».
МАРИЯ ОД АЛЬБЕРТ-ЧЕПИК: Когда я увидела эту картину, я поняла, что я что-то вижу необыкновенное. Я просто влюбилась в эту картину. Не в художника, а в картину. Так и познакомились. И была такая атмосфера у него. Длинный стол, горели свечи, иконы висели. И такой добродушный в каком-то тулупе стоит художник, необыкновенный человек. Все его слушали, как будто все были заколдованы им. Я почувствовала, что какая-то личность неординарная. Тогда мне было весело, интересно. Мы иногда видели друг друга. В общем, все решилось в 88-ом году.
М. ПЕШКОВА: Вы к тому времени уже написали диссертацию, вы занимались Волошиным?
МАРИЯ ОД АЛЬБЕРТ-ЧЕПИК: Диссертацию я стала писать после того, как вернулась из Советского Союза. Уже Сергей был в Париже. У него был такой мэтр Андрей Андреевич Мыльников. И у меня был свой мэтр - профессор Като. Великий литературовед, тоже искусствовед и наш крупнейший специалист по Достоевскому. Это он был моим великолепным, любимым учителем, пока я училась в Сорбонне. Я никогда не забуду вот эти прекрасные умные, интересные лекции о Достоевском, о русской литературе. С ними я готовила конкурсы. Когда я вернулась из Советского Союза тогда в Париж, я захотела вернуться в Сорбонну, и пошла к профессору, сказать, что я готова писать диссертацию. Мы говорили как раз, он как раз читал курс о Волошине. Тут я поняла, что это подходит мне. Тогда я уже писала о Сергее. У меня тоже есть искусствоведческое образование. Я почувствовала, что Волошин – это и писатель, и поэт, и художник. Поскольку я уже тогда начинала писать о Сергее, уже заниматься его карьерой, возить его с галереями и т.д., я почувствовала, что тема Волошина очень подходит. Это есть и литература и искусство. Это мое. Так все это началось. Диссертацию защитила. Писала пять лет под руководством профессора Като. Благодаря нему я связалась с Владимиром Купченко, прекрасным специалистом, удивительным человеком, который мне открыл весь свой архив, когда он еще жил в Ломоносове. Познакомилась с его женой – Розой Хрулевой, которая великолепный человек, моя лучшая подруга в России. Я написала диссертацию, защитила в 97 году. В жюри был профессор Жорж Нива, который очень известный. Был Штруве, профессор Като. Была Вероника Лосская.
М. ПЕШКОВА: Я всех их знаю.
МАРИЯ ОД АЛЬБЕРТ-ЧЕПИК: Я защитилась в Сорбонне. Сергей приходил. Он сидел наверху и всех рисовал. Он ничего не понимал по-французски. Сергей 20 лет жил во Франции. Он кумекал по-французски. Но не говорил, ничего не понимал. Мы говорили по-русски. Пока я там защищалась и потела, он там стоял наверху, всех рисовал. Есть рисунки, как профессор Като сидит, как Жорж Нива сидит, как я сижу. Это замечательно все.
М. ПЕШКОВА: Сергей переехал жить во Францию. Как дальше складывалась его жизнь, судьба, карьера. Чем он занимался? Я поняла, что его очень ждал Лондон. Лондон был в него влюблен.
МАРИЯ ОД АЛЬБЕРТ-ЧЕПИК: Вы знаете, вот эта пословица из Евангелия, что нет пророка на своем отечестве. Сергей не был пророком в России. Он понял, что будущего для него нет там. До того, как мы стали мужем и женой, я была его первая клиентка – иностранка. Он очень бедствовал. Он очень не хотел войти в эту систему. Он был свободным человеком. Он всю жизнь был свободным человеком. На компромисс он никогда не шел. Он понял, что не было будущего. Это была перестройка, все менялось. Было интересно, но пока еще был Советский Союз. Был Союз художников. Пока ничего не менялось. И вдруг у меня в ( НРЗБЧ) заканчивался контракт, это было в июне 88-го года. Сергей решил, что он поедет во Францию и там останется. Мы организовали вывоз всех его картин, я просто покупала все его картины и вывозила со штампами официально. ( НРЗБЧ) даже меня взял за глотку, т.е.я не была против, я была за, моя судьба тоже, извините. Что это значило для меня? Для меня обратного пути не будет, если человек поедет во Францию и там останется. Но я была согласна пойти на все. Приехал он во Францию 1августа 88-го года. Первое, что мы сделали, мы пошли на башню Нотр Дам, там он поцеловал Париж, обнимал Париж. И посвятил себе « Белого ангела Парижа». Это была первая его картина. Потом мы спустились по Набережной. И мы пошли, было такое кафе « Рай фруктов». И тут он съел свой первый банан. И потом мы каждый год 1 августа ходили в это кафе, и он заказывал банан. На него смотрели, и мы говорили: « Это наша проблема». Я же преподавательница русского языка, я потом все лето прогуливала Сергея по Франции. Мы были в Провансе, мы были на лазурном берегу. Я ему показывала немножко Францию. Потом осенью началось. Я работала, а он должен искать галерею. И тут я начала искать для него галерею и стала ходить. Повсюду меня отшвыривали. Как будто я что-то непристойное показываю. Почему? 88-ой год, понимаете? Это драма Франции. Признавали только концептуальное искусство. Увидели человека, который умеет рисовать. А мне говорили: « Нам это не нужно. Он слишком хорошо рисует. Это не модно. Это не авангард». Я даже помню эти слова. Один галерейщик посмотрел на меня, засмеялся и сказал: « А скажите вашему художнику, что так рисовали в 19 веке, а мы живем в 20 веке». А я это потом сказала Сергею. Он сказал, что да, я тоже могу заниматься абстракцией, но это меня не интересует. И тогда мы поняли, я так ходила два месяца, это было настолько унизительно. Я тогда поняла, что такое жизнь художника, когда у него нет опекунства со стороны галерейщика и коллекционера или какой-то блат. А блата не было. И вдруг я как-то узнала, что есть такой галерейщик в Лондоне Рой Майз, который как будто открыл советскую живопись и начал галерею. И узнала от друзей, что этот Рой Майз выставил одну картину Чепика, которую он купил в салоне-магазине то ли в Ленинграде, то ли в Москве. Мне сказал лондонский знакомый об этом .Тут же я написала этому Рой Майзу. Это было в октябре, я помню. Тут же он ответил. Он приехал, это был Осенний салон. Мы решили его записать на Осенний салон. Осенний салон – это не тот Осенний салон, который был …
М. ПЕШКОВА: Во времена Моне.
МАРИЯ ОД АЛЬБЕРТ-ЧЕПИК: Потому что он был основан в 1904 году. Тогда это было крупнейшее явление. Об этом как раз Волошин пишет. Когда Сергей застал Осенний салон, уже не первостепенные художники выставлялись там. Хорошие художники, которые были вне системы. Он тогда выставил в Осеннем салоне « Мертвый дом». Это картина, которую он писал в Советском Союзе.
М. ПЕШКОВА: В сумасшедшем доме.
МАРИЯ ОД АЛЬБЕРТ-ЧЕПИК: Сумасшедший дом, который он хотел выставить в музее Достоевского в Ленинграде, а ему отказали. Потому что тут же поняли, что это аллегория о Советском Союзе.
М. ПЕШКОВА: А кто ему отказал?
МАРИЯ ОД АЛЬБЕРТ-ЧЕПИК: Какая-то комиссия. Сказали, что мы не можем. Это было удручающе. После этого он сказал, что мне нечего делать в этой стране. Меня здесь никогда не будут любить. Булгаков писал для ящика. Он говорил, что я не могу писать для стеллажа в собственной мастерской. Мне нужно выставиться. И эта картина была выставлена в Осеннем салоне и получила премию Осеннего салона. Как только Рой Майз узнал об этом, он приехал в Париж и хотел все купить. Я сказала – нет. Это помогло Сергею встать на ноги. Он зависел от меня. Тут же он купил несколько картин. Мы сказали, Рой Майз, Сергей хочет работать с вами. Он мечтает о большой ретроспективной выставке.
М. ПЕШКОВА: Профессор Сорбонны, Мария Од Альберт-Чепик, вспоминая мужа, русского художника Сергея Чепика и его близких на « Эхо Москвы» в программе « Непрошедшее время».
МАРИЯ ОД АЛЬБЕРТ-ЧЕПИК : И так мы готовили эту ретроспективную высатвку, для которой мы писали первый очень большой каталог. Эта выставка была в 90-м году. Это был огромный успех. Даже пресса в Англии была очень за эту выставку, хвалила Сергея. Я помню, что был отклик в одной Ленинградской газете, я помню, они перебрали крупнейшие газеты лондонские, и они перевели. «Неизвестный гений России вошел в свет» - вот так. Эта статья у меня до сих пор лежит в папке. И так все началось. Даже после этого успеха в Лондоне, уже с каталогами, уже с прессой опять стала ходить по галереям Парижа. И опять меня вышвыривали отовсюду. Тогда мы поняли с Сергеем, что он не был пророком на своем отечестве и на своем втором отечестве он не будет пророком. Здесь были его друзья. Он обожал Париж. Он бы никогда не перебрался в Лондон. В конце концов, его понимали, любили, покупали в Лондоне. Во Франции его любила публика. Но министр культуры его ненавидел, потому что он представлял абсолютно противоположное этому концептуальному искусству. Это наше новое официальное искусство. Какая-то диктатура этого концептуального искусства. Все пути перекрыты другим художникам. Франция – это почти Советский Союз в этом отношении. Но сейчас начинается реакция. У меня одна подруга – искусствовед, блистательный человек, она написала, кстати, эта книга здесь, в салоне книги. Она написала одну великолепную книгу. Я жалею, что она до сих пор не переведена на русский язык. Это книга будет аншлагом в России. Вот эта моя подруга, искусствовед, ее зовут Кристин Сужанс, она написала прекрасную и умную книгу, которая называется « Миражи современного искусства». Это лучший подход, чтобы понимать всю идеологию современного искусства и министерства культуры. Как говорит Сергей, и не только Сергей, но и другие. Франция больна тем, что есть Министерство культуры. Этого нет в Англии, поэтому там искусство живет собственной жизнью. А у нас диктатура министерства культуры, которая пропагандирует только один вид искусства: так в живописи, в скульптуре, балете и т.д. И мы болеем от этого. Но сейчас несколько лет идет реакция.
М. ПЕШКОВА: Я хотела спросить, как случилось так, что работы Сергея живут в Лондоне, в соборе Св. Павла?
МАРИЯ ОД АЛЬБЕРТ-ЧЕПИК: Это длинная история. Были две любимые книги Сергея, которые он знал практически наизусть, потому что он читал их с отрочества. Это была « Белая гвардия», потому что вся судьба его семьи со стороны мамы связана с этим. И « Мастер и Маргарита». Он смог иллюстрировать « Белую гвардию», он мечтал иллюстрировать « Мастера и Маргариту». К сожалению, смерть застала его. И он не смог осуществить свою заветную мечту. Но эта книга сыграла огромную роль в нашей судьбе. В моей личной судьбе с Сергеем. Она решила нашу судьбу, наш брак.
М. ПЕШКОВА: Он, видимо, в вас видел Маргариту?
МАРИЯ ОД АЛЬБЕРТ-ЧЕПИК: Да. Давайте я вам скажу тогда. Все равно я буду писать книгу об этом. Когда я начну писать свои воспоминания, я об этом скажу. Это так. Я ничего не украшаю. Так это было. Так судьба складывается у людей. Меня зовут Мария Од. Как вы знаете, у французов есть несколько имен. Мария Од – это мое первое имя. Второе – Мариэт, моя тетя. А третье – Маргарита, потому что моя бабушка Маргарита. Когда это узнал Сергей, он был потрясен. Он тогда перечитывал шедевр Булгакова « Мастер и Маргарита». У него было еще Самиздатное издание. Тогда решилась наша судьба. Он меня любил, он хотел, чтобы мы жили вместе. А я была немножко испугана, потому что это все происходило в мастерской у него. Он сказал: « Давай мы будем гадать по книге». Французы не делают этого, оказывается, что русские это делают. Он зажег свечку. И он поставил на стол книгу « Мастер и Маргарита» в виде Самиздата. И он мне сказал: « Скажи страницу и линию». А у меня с детства почему-то любимая цифра – 7. Я сказала: « Страница 77, линия – 7». Когда я это прочитала. Я не верила своим глазам, я поняла, что от моей судьбы я не уйду. Там было написано: « Этой женщине нужно было одно, нужен был Мастер». Что делать после этого? Он меня изображал по мотивам « Мастера и Маргариты». Это очень красивые рисунки, которые он тогда сделал. Они висят у меня в кабинете.
М. ПЕШКОВА: Скажите, пожалуйста, можно ли говорить о том, что набор иллюстраций к « Мастеру» им завершен?
МАРИЯ ОД АЛЬБЕРТ-ЧЕПИК: Он все-таки иллюстрировал косвенно « Мастера и Маргариту». Как вы знаете, в шедевре Булгакова есть две линии: есть Голгофа и есть современная Москва. И Сергей, когда он учился в академии художеств в Ленинграде, он глубоко верующий человек. Это целый аспект в его жизни. Он все время хотел писать Голгофу, но он не мог так просто писать Голгофу. Он искал всегда косвенные пути, чтобы прибегать к этой теме. « Мастер и Маргарита» - это один из способов изображать Христа. И он делал рисунки, монотипы, акварели. Он говорил, что это вариации на тему Булгакова « Мастер и Маргарита». Вот это рисунки, монотипы, акварели – они еще в Советском Союзе были сделаны. Конечно, он мечтал иллюстрировать весь этот роман. А когда он попал на «Вита нову», уже был ( НРЗБЧ)сделан «Мастер и Маргарита». Они сказали, что надо ждать несколько лет, может быть, мы переиздадим, и тогда вы будете иллюстрировать. И тогда ему дали « Белую гвардию». Он был очень доволен, потому что это тоже его любимая книга. Тем более что она тесно связана с жизнью семьи Сабанеевых. В семье Сабанеевых были юнкера, которые защищали Киев. И двое погибли. Потом судьба дедушки, она параллельно идет судьбе самого Булгакова. Умерли юнкера молодые, защищая Киев от Петлюры. Где они жили в Киеве, когда он был маленьким? Они жили в самом центре, недалеко от( НРЗБЧ). Все настолько взаимосвязано. Он роман не только знает наизусть, как будто он его пережевывал всю жизнь. Все персонажи ему близки. То, что понял профессор Жак Като, который написал для « Белой гвардии» прекрасное предисловие. Вы прочтете на трех языках: на русском, на английском, на французском. Профессор Като говорит о таинственной родственности между Булгаковым и Сергеем Чепиком. Он прав. Они долго беседовали с Сергеем. Я очень хотела, чтобы мой профессор Като написал предисловие к нашей последней книге. И он это сделал блистательно, как он это всегда делает.
М. ПЕШКОВА: Как фамилия тех ребят, юнкеров, которые погибли, которые были родственниками дедушки Сергея?
МАРИЯ ОД АЛЬБЕРТ-ЧЕПИК: Я думаю, что они тоже были Сабанеевы. Я узнаю у Людмилы Давыдовны, потому что есть несколько ветвей в этой семье.
М. ПЕШКОВА: Как возник ваш интерес к русскому языку, к русской литературе? Чем это объяснить, что вы, француженка, и такое желание знать русский? Вы так великолепно говорите по-русски, что мне трудно представить, что вы жили не в языковой среде?
МАРИЯ ОД АЛЬБЕРТ-ЧЕПИК: Мне часто задают этот вопрос. У меня никаких славянских корней нет. Я чистая француженка. У меня со стороны отца, они и парижане, и из Гренобля. А со стороны мамы они из Лотарингии и Эльзаса. Я почти представляю все провинции Франции. Родилась в Меце, в Лотарингии. Училась там, в лицее, тогда это были те времена, когда были девичьи лицеи. Это был очень хороший лицей, такой старый, в центре города. Мой первый язык – английский язык. Поскольку мы жили недалеко от немецкой границы, почти все выбирали немецкий язык, как второй язык в лицее. Вдруг, когда надо было выбирать второй язык, либо немецкий, либо испанский, появилась впервые русская преподавательница. Она пришла агитировать за выбор русского языка. Она была такая красивая. У нее были такие красивые зеленые глаза, у нее был пучок, она была полька. Я вернулась домой и сказала родителям, что я хочу изучать русский язык. Родители сказали – почему бы и нет. Если потом ты хочешь заниматься немецким языком – это не проблема. Бабушка по-немецки говорит. Так я начала изучать в лицее, мне было тогда 13-14 лет, Я начал изучать русский язык. Потом, когда мне было 14 лет, через год после этого я открыла для себя Ф.М. Достоевского. Как вы знаете, Достоевский – это такая болезнь, от которой нельзя себя вылечить. Попала в Достоевского и заболела на всю жизнь. И стала интересоваться русской литературой. А потом это еще относится к моим самым детским годам. Когда я была маленькой, мама покупала сказки, детские книги. Мама, когда мы прочитали все эти детские книги, она их все собирала и относила в детдом. Надо думать о других детях. Давайте все ваши книги, и мы отнесем. Я помню, что я отдавала все свои книги, не очень охотно, но отдавала, кроме одной книги. Эта книга до сих пор лежит у меня. Это «Сказка о рыбаке и рыбке» в переводе французском. Там на первой странице написано – принадлежит Марии Од, 4 года. Это единственная детская книга, которая уцелела. Это о многом говорит. С 4 лет я попала в русскую среду, так сказать. Я даже не знала, что это Пушкин. Там не было написано, что это Пушкин. Там было написано – русская сказка. Я только потом, будучи студенткой, узнала, что это написал Пушкин.
М. ПЕШКОВА: Это продолжение передачи « Листки из блокнота» о художнике С. Чепике и его родных. Вспоминала его жена Мария Од Альберт-Чепик. Звукорежиссер – Александр Смирнов. Я – Майя Пешкова. Программа « Непрошедшее время».
